В дверь звонили - нетерпеливо, раздраженно и требовательно. Куцков посмотрел на часы - половина двенадцатого. Неприятно ёкнуло внизу живота. И кого ж это носит так поздно?

- Кто там? - раздраженно крикнул он, не попадая правой ногой в штанину.

- Куцков? Открывайте, срочно.

На пороге стояли двое, явные "секьюрити". Один высокий, худощавый, другой пониже, поплотнее. Одеты дорого, безупречно, что называется - "не отсюда". Прямо кино какое-то.

- Одевайтесь скорее, Куцков. Хозяин всех собирает.

Горизонт качнулся, по телу пробежала холодная волна.

- Хо... Какой хозяин? О чем вы? Вы вопще кто?!

Двое переглунялись.

- Знаете, Куцков, комедии на работе разыгрывайте - сухо произнес высокий. - Большое несчастье. Собирайтесь быстрее, машина внизу.

- Послушайте, я ПРАВДА ничего не понимаю. Какой хозяин, чей?

Маленький шагнул вперед.

- Слушай... те, вы, - прошипел он. - Давай.. те не будем. Папаша... ваш, на что уж был вольтерьянец, а и то лучше повиновался.

Куцков только сейчас разглядел, что оба визитера уже немолоды. Он отступил назад. В воздухе запахло сюрреализмом.

"Может, это с прошлой работы?" - мелькнула мысль. - "Да нет, вряд ли, столько времени прошло".

- А если я милицию... - он полез в карман за отсутствовавшим в нем мобильником.

- Мы сами милиция, Куцков. - Высокий уверенным движением руки отстранил рванувшегося вперед плотного. - Вот. - Он протянул малиновое удостоверение. - И давайте быстрее, очень мало времени.

- Я... вы... - Куцков кивнул на дверь.

- Да не нужен нам ваш хлам, - устало вздохнул высокий. - У меня так горничная живет.

- Все люди как люди, один этот какой-то... - досадливо буркнул в сторону плотный.

Куцков, не закрывая двери, пятился в комнату.

- Не маркое что-нибудь оденьте. Потемнее. Не банкет всё-таки.

- Я... Мне бы жену предупредить... на даче... - проблеял Куцков, натягивая рубаху.

- Потом предупредите. Да что там предупреждать? Через два часа уже обратно будете.

Куцков сдался.

Машина внизу впечатлила. Что-то черное, огромное, чуть не в половину двора. Плотный открыл дверь где-то ближе к задней части и мотнул головой. Куцков, затравленно озираясь, вскарабкался внутрь. Дверь захлопнулась.

Приглушенный свет, дорогая серая обивка. Задняя часть салона была отгорожена от водителя темным стеклом. Пахло хвоей и кондиционером.

На просторном сиденьи у противоположной двери находился еще один пассажир - чопорный старичок в черном бархатном пиджачке. Он повернул седенькую голову и внимательно посмотрел на Куцкова.

- Нда-а... Вот так-то. - Наконец неопределенно протянул он и покачал головой.

Мягко хлопнули двери впереди и машина плавно, но мощно тронулась с места. Заложило уши.

- Послушайте. - Громко сказал Куцков, глядя прямо перед собой. - Я ничего не понимаю. Что это? Что вообще случилось? Куда нас везут? - Он перевел взгляд на старичка.

Тот поднял бровь. Не сразу и как бы оставаясь в своих мыслях.

- Так в Мандариновку нашу. Куда ж еще? Пётр Андреевич при смерти. Вы еще скажите, что не знаете. Давно болел-то ведь. Собирает всех, видно попрощаться хочет. А может... еще чего.

Куцков принялся мучительно рыться в памяти. Пётр? Андреевич? Какой еще Пётр Андреевич? Тот не Пётр, этот не Андреевич. Из давно болеющих на ум пришел один только тесть, да и тот уж год как отболелся. Единственное, что слабо согрело - Мандариновка. Когда-то он точно слышал такое название. Но когда? И от кого?

- А я узнал вас, - неожиданно брякнул старичок, заставив Куцкова вздрогнуть. - Не вас, а батюшку вашего покойного знавал. Ну, как знавал - виделись несколько раз. В основном у Петра Андреевича и встречались... Ээх, хороший барин-то какой был! - снова выдохнул в воздух изрядную порцию сюра старичок.

- Ба... Барин?! - обалдел Куцков.

- Ну да. Барин. Наш барин. Душевладелец наш. Пётр Андреевич Стопудохин.

Куцков мог дать на отсечение любую свою часть, что никогда не слышал такой фамилии.

- Барин-то наш - золото! - продолжал меж тем старичок, причмокивая. - На барщину никогда не гонял, оброк отменил, если позвонит когда - обязательно на "вы", по отчеству. Если вызовет - машинку пришлет, с комфортом поспешаешь. За двадцать лет на моей памяти никого не продал! Никого! Одного Федьку Якушкина запорол, да то ж когда было! И потом, если честно, правильно сделал. Этого Федьку не то что запороть, а ноги из жопы, извиняюсь, вырвать и голым в Арктику пустить.

- Слушайте, - сжал виски Куцков. - Слушайте. Но ведь это же бред какой-то. Какой барин? Кого продал? Кого "запорол"? Скажите, что всё это розыгрыш! Скрытая камера! Никто, слышите, никто никем не владеет!

- Вы это серьезно? - округлил глаза старичок. И вдруг рассмеялся, прищурясь. - Ну ты и юморист!

- Как же... Погодите... Во всех учебниках же написано! Отменили крепостное право! И давно! А потом эта... Революция еще была! Которая окончательно уничтожила владение человека человеком!

Старичок еще чуть похихикал и умолк.

- А ты всему веришь, что где написано? - с ехидцей спросил он. - Еще ведь в учебниках писали, что у нас коммунизм будет к Олимпиаде. И достатка у всех полная чаша. Ну и где оно? Ээ... А в газетах что сейчас пишут? Всякой писанине верить - умом тронешься.

- Но нет же рабства! Никто людьми не владеет!

- Как это - "не владеет"? - рассердился старичок. - А мы к кому едем? А это всё - он обвел взглядом вокруг, - чьё? Чьи ж мы с тобой будем, а?

- Но почему я-то об этом ничего не знаю?

Старичок насупился и даже слегка отвернулся от Куцкова к окну.

- Откуда ж я знаю, почему. Да мне сдается, что всё-то ты знаешь, только дурочку валяешь зачем-то. - Он вдруг наклонился к Куцкову. - Ты, смотри, при барине такое не ляпни... День сегодня особый... Барин со смертного одра по причуде и одарить может, и наказать! Тут ведь оно как повернется...

Машина остановилась. За передним стеклом различилось какое-то шевеление.

- Вылезай, приехали! Ээх... - крякнул старичок, истово перекрестился и открыл свою дверь.

Открыл дверь и Куцков. Машина стояла то ли в огромном гараже, то ли в бункере. В ряд слева стояло еще три или четыре похожих. На земле они находились или заехали глубоко под землю - понять было невозможно.

- Давайте, давайте, нечего рот разевать, - раздраженно сказал высокий. - Уже все здесь.

Медленно вбок разъехались большие двери, попросту ворота, просторный тоннель за которыми уводил куда-то вверх. Впереди шел высокий, следом неожиданно резво семенил старичок, за ним едва успевал Куцков на ватных ногах. Замыкал процессию на некоторой дистанции плотный.

Метров через сто при их приближении разъехались еще одни ворота. Они вошли в помещение с большим количеством людей - не менее пятидесяти, а может и больше, сразу не оценишь. Публика была самая разнообразная - но по большей части мужчины средних лет и постарше. Никого из них Куцков раньше не видел. В углах горели электрические свечи. Группа бабулек в черном тихо тянула что-то церковное, но бодренькое.

Старичок тихо поздоровался с одним, с другим, сдержанно приобнялся с какой-то пожилой заплаканной женщиной. Что-то сказал кому-то, и Куцков отчетливо услышал "доброхот". Самого Куцкова никто не приветствовал, но некоторые, оглядываясь, отстранялись, пропуская его вперед. Огромный бородатый мужик сбоку долго пристально разглядывал Куцкова.

- Похож, - сказал он наконец, покачал бородой и отвернулся.

- Повезло нам с барином, а с барчуком-то... оох... - тихо прошепелявил какой-то приземистый дедок справа, ни к кому в частности не обращаясь.

Окружающие окинули его неприязненными взглядами, загудели, а некоторые даже отодвинулись.

- Эт почему? - одними сухими губами произнес Куцков, наклонясь к дедку, когда локальное неодобрение улеглось. Дедок липко прочмокал ему в самое ухо:

- Мот Петрович-то. Из Франции к нам. Вторую кралю меняет. Ресторацию любит. Пропадем под ним...

Какой-то внешний шум проник в помещение, толпа зашевелилась, пронесся общий вздох. Впереди раскрылись двери (это были уже двери - большие, белые, массивные, с фигурной резьбой) и вошел рослый, пожилой мужчина с породистым, загорелым лицом, в красивом бронзовом халате. Сдержанно откашлялся.

- Папенька просят подходить к себе. По очереди, по очереди. Потом выходите через залу в сад, и дальше... знаете вобщем. Кто не помнит - соседи, подскажите. Папенька всех видеть желают.

Движение усилилось, Куцкова чувствительно толкнули. Лица присутствующих приобрели торжественно-благостное выражение, люди приосанились, подтянулись. В дверях встали еще двое в сером, образовав нечто вроде живого турникета. В щель между ними и потёк ручеек прощавшихся.

"Эх, проснуться бы," - тоскливо подумалось Куцкову. Еще один толчок в бок развеял последние надежды.

- Ты, парень, не балуй, - услышал он знакомый шепот слева. Рядом стоял старичок-попутчик, - Барин у нас хоть и либерал, но твоего нигилизма может не потерпеть. Пойми, дурень, не часто такое бывает. Всё может ведь...

Секьюрити придержал Куцкова рукой, пропуская вперед старичка. Через минуту и сам Куцков побрел по причудливому паркетному узору в направлении странной конструкции в глубине зала, состоящей из балдахина и каких-то дополнительных фундаментальных конструкций, в полумраке не угадываемых.

В большом кресле под огромным балдахином (назовем его так) полусидел-полулежал большой старик, седой и с бакенбардами. Крупные холеные руки уверенно и с достоинством покоились поверх богатого пледа. Лицо старика было покрыто нездоровыми пятнами. Вокруг нервно-напряженно стояли какие-то люди, включая мужика в бронзовом халате. Сходство, конечно же, было несомненным.

- А-а, - приподняв веки, вдруг громко произнес барин. - Куцкова порода. Вениаминыч. Помню. - Он повернул голову. - А старший где?

Куцков глянул на бронзового. Тот, дождавшись, пока старик отвернет голову, грозно сверкнул глазами: сам говори, мол!

- Отца нет уже пять... шесть лет как, - хрипло произнес Куцков.

Воцарилось неловкое молчание.

- И меня скоро как не будет! - неожиданно громко рассмеялся старик, но вдруг захлебнулся, закашлялся, вскинул и уронил руки на плед. Челядь засуетилась, кто-то поднес кувшинчик, кто-то замахал чем-то похожим на опахало. Куцкову стало страшно неловко, он втянул голову и просяще уставился на бронзового: дескать, уйти бы мне уже, а? Тот сурово сдвинул брови.

- Сам-то как? Жалоб, прошений нет? - откашлявшись и сделав несколько глотков, просипел старик.

- Нет... ваше превосходительство, - черт знает почему вырвалось из Кускова.

- Вот! - внезапно приподнялся и как-то даже просветлел старик. - Вот!!! - Он снова тяжело завертел головой, обращаясь ко всем, стоящим за ним. - А я что вам говорил?!

- Батюшка! - жалобно пропел бронзовый. - Не надо бы вам так...

- Молчи! - Безапелляционно оборвал он наследника. - Куцков, Куцко-ов. - Старик либо явно путал отца с сыном, либо нарочно разговаривал сразу со всеми куцковскими коленами. - А я помню, помню тот наш спор! И прав ты оказался, хоть и рассердил меня не на шутку. Скажу честно - хотел я тебя тогда наказать. Скажу еще честнее: и наказал. Как? Вспомнил?

Куцкову почему-то сразу вспомнились последние годы жизни отца. Мятое лицо, потухший взгляд. Хроническое нежелание чем-либо заниматься. Запои... Что, что мы знаем о родителях?

Куцков кивнул как-то неуверенно.

- Иди, - глухим голосом произнес старик, видимо, поняв, что перед ним не тот, к кому был обращен его вопрос. Куцков повернулся и пошел - Стой.

Куцков остановился и повернулся.

- Нотариус! - позвал старик кого-то за своей спиной. Из толпы высунулся некто округлый в очках округлой же формы. Старик небрежно глянул на него, снова повернулся к Куцкову и с торжественностью в голосе произнес, - Пиши. Сего числа... года... я, Стопудохин Петр Андреевич, статский советник, находясь в здравом уме и твердой памяти... дарю своему рабу, Куцкову Павлу... эээ...

Куцков вздрогнул.

- Павловичу... - вырвалось у него.

- Куцкову... эээ... Павлову... - Стопудохин пристально посмотрел на Куцкова. - Имя твое как, Палыч?

- Валера... Валерий, - дрогнувшим голосом произнес тот.

- Куцкову Валерию Павлову... волю... и освобождаю от всех податей и недоимок... не имею... вчистую... считать окончательным... что там еще? Ну, давай сюда.

Над залом пронесся сдавленный ропот, перешедший в шелестение и тихий звон.

- Что стоишь? - донеслось до оцепеневшего Куцкова. - Иди. Спасибо тебе, Вениаминыч.

Куцков повернулся и пошел.

"Руку!", "руку!" - будто сами стены зашипели, понеслось со всех сторон. Куцков повернулся. На его месте стоял тот самый дедок, что приложил барчука в передней.

- Ээ, шельма! - надтреснуто пропел Стопудохин. Куцков понял, что он не сделал чего-то важного, или уже не важного, или сделал что-то ужасное... ни сил, ни понятия не было, как исправить получившуюся неловкость.

Выйдя в сад, он первым делом увидел большой двухэтажный автобус, стоявший прямо посреди лужайки под яркой луной. Возле автобуса топталось несколько человек, многие уже сидели внутри. Все смотрели на Куцкова - кто-то с восхищением, кто-то со страхом, кто-то с плохо скрываемой завистью. Старичок-попутчик, как раз собиравшийся залезть вовнутрь и уже закинувший одну ногу на подножку, обернулся и улыбнулся.

- Свезло тебе, парень! Что я говорил? - но вдруг, будто что-то внезапно вспомнив, омрачился. - Только... как же ты теперь?

- Не знаю, - удивленно ответил Куцков, пожав плечами.

- Ты куда? - удивился высокий секьюрити, стоявший рядом с входной дверью. - Всё, ты уже не наш. Транспорт только для людей Петра Андреевича. А ты теперь вольный, сам себе голова, сам и добирайся.

- Но.. я... как же... Я заплачу... - но на него уже зашипели сзади и он ясно различил "идиота".

- Давай, давай. Шоссе рядом, еще не так поздно, уедешь.

...

Светила луна, Куцков шел по шоссе в направлении города, игнорируя пролетающие мимо редкие машины. На его лице застыло странное выражение то ли радости, то ли отчаяния. Сегодня в его жизни произошло что-то, что не вмещалось ни в голову, ни в душу. Ему не хотелось спать, а хотелось петь и скакать на одной ноге. Он был свободен. Он наконец-то СТАЛ СВОБОДЕН! Хотя так и не понял - от чего и почему.