Захотел один мужик себе образцовую сторожевую собаку купить. Прежний-то Бобик сдох, да от него кроме истошного лая никакой другой пользы и не было. А мужик захотел себе собаку страшную, лютую, чтоб мороз по коже, чтоб от одного вида колени подгибались, чтоб если уж набросится... Ну, вобщем, понятно. Такую, чтоб даже сам побаивался, вот.

Подсказали мужику добрые люди одного заводчика с подходящим товаром. Приехал мужик к тому заводчику, смотрит: а и у того и впрямь в клетках не собаки, а упыри какие-то сидят: злобные как сами дьяволы, шерсть дыбом, по загривку огонь, глаза красным светом горят, а уж лают так, что сердце останавливается.

- Беру! - радостно кричит мужик. - Вон ту, лохматую, с подпалинами, с волчьими клыками!

- Тебе, - говорит заводчик, - взрослую особь брать никакого резону нет, сожрет она тебя сразу. Для других целей держу я их, хехе. А есть у меня свежий помёт, как раз от той, на которую ты показал, вот из него и дам я тебе щеночка. Растут они быстро, но учти: месяцев шесть будет собака тихой и ласковой, а с седьмого месяца начиная звереть начнет. И уж как год исполнится - всё, туши свет. Может как мамаша её будет, а может и того пострашнее. Слушаться будет тебя одного, остальных будет в мясо рвать, так что бдителен будь: днем привязывай да для пущей верности в клеть сажай, а ночью выпускай, но с длинной цепи всё один не спускай - если через забор махнёт, бед не оберешься.

Ударили по рукам, заплатил мужик заводчику денежку немалую, взял самого бойкого щеночка, сунул за пазуху и повёз домой.

Дома всё вышло как заводчик говорил: собачка бегает веселая, игручая, ласковая, ко всем гостям ластится, каждого облизать норовит, на спинку валится, животик подставляет. "Ничо, ничо, - думает мужик, - играйтеся пока, посмотрим что через полгода запоёте".

Проходит, значит, полгода, проходит месяцев семь, восьмой пошел. А собачка-то и не думает свирепеть! Всё такая же добрая, такая же ласковая, прямо ручная. Руки лижет, да любого пришедшего в левую щеку норовит лизнуть, а потом еще и в правую.

Уж и бил её мужик, и голодом морил, и другими собаками травить пытался. Никакого результату - он в один бок её пинает, а она второй ему подставляет: "Мол, пни меня, хозяин, и сюда, да посильней, побольней!" И глаза такие... добрые-предобрые! Он её отколошматит палкой, а она ползет за ним, в крови вся, и сапоги ему облобызать норовит. Он еды ей днями не даёт, а она и сама от неё будто бы отказывается - накидает он ей потом миску каши, а она, три дня не жрамши, ту кашу понюхает, отвернется и отойдет в сторону. Другие собаки даже и набрасываться на неё хотят - она их лижет, на передние лапы перед ними припадает, и тех вроде как оторопь берёт, они в сторону, и после встречи с той собакой сами какие-то не свои ходят, даже лают вполголоса.

А тут еще сарай мужику обокрали с инструментом, всё подчистую вынесли. А собака, вместо того чтоб хоть разок гавкнуть, грабителям кланялась да руки лизала. Стыд, позор, а убыток какой! А тут еще из разных всяких других мест потянулись к мужикову дому какие-то старушенции да убогие "на волшебную собачку посмотреть". Лезут через забор, тянут руки, чтоб собака лизнула, а она никого не пропускает, всех лижет, и они все прям обалделые после этого ходят. Мужик уж и матом кроет, и дрыном калдырей перехожих отгоняет, и стрелять даже раз пробовал - ничего не помогает. Вот уж горе так горе! Хотел охранника одного на весь двор, получил паломников полон двор.

Рассвирепел мужик и решил погубить свою собаку. Впрямую убивать побрезговал, а удумал голодом уморить да на морозе выморозить. Как раз после масленицы привязал к будке покрече да жрать неделями не давал. А собака вроде как и сама есть не хочет, не просит. Лежит себе, в небо смотрит, да поскуливает так жалостливо-жалостливо, будто чего поёт. Потом уж и скулить перестала. Только глаза блестят, а в них доброта медленно так угасает.

На сороковой день подохла собака. Мужик вышел, посмотрел на шерстяную скелетину, поднял её, почти невесомую, да в будку закинул. "Сейчас половик найду погрязнее, заверну да на свалку свезу" - думает.

Сходил за половиком, возвращается, глядь: а нету собаки. Пустая будка, хотя и веревка и ошейник ровно на том месте, где собака лежала. Вот чудо так уж чудо! У мужика перед глазами сразу какие-то купола поплыли и он так прямо на пятую точку возле конуры и осел.

Осесть-то осел, да только чувствует - гуляет под ним земля. Он вскочил, ногами стал топать - так и есть, большая пустота чувствуется под ним. Мужик бегом за лопатой, стал копать, снег раскидал, под ним смерзшийся тонкий пласток земли, а под ним... Матерь небесная! Кости! Человеческие!! Да много! Черепа! Да средь тех много маленьких! Это что ж такое-то, а? Это собака, сволочь, из своей будки специальный лаз прокопала и оттуда, значит, всё это добро сюда наволокла. Мужика затрясло всего, как в лихорадке, рожу скривило, и кабы не стакан, вовремя припасенный, так кривомордым бы и остался на весь свой грядущий век.

Выяснилось потом: в ту пору, когда мужик собаку еще на ночь отвязывал, она, собака, в предутренние часы, когда все спят мертвецким сном, сигала через забор да носилась по городу в поисках человечинки. Особенно наловчилась бестия воровать плохо укрытых младенцев. А уж по городу слухи про цыган-детокрадов ползли, да доблестные наши органы двух маньяков поймали, и оба сознались в детоубийствах, и одного расстреляли уже даже! А кто ж на собачку самую беззлобную, самую ласковую такое подумаетт? Вот и творил лютый зверь свою кровавую оргию безнаказанно.

Мужика сажать хотели, но не посадили. Отбоярился мужик. И теперь змеями свой огород охраняет. Накупил десяток и разбросал по всему огороду. Они и в траве у него шипят, и по стенам ползут, и с веток свешиваются. Все, правда, неядовитые, да и тоже, честно сказать, какие-то шизанутые, незлобные, вроде шлангов оживших. Но вид мужикову хозяйству придают такой что - ох! - лучше стороной обойти. Что мы следом за другими и сделали.