Чертовы бюрократы от литературы! Трудяга-писатель ворочает пером, не спит, мозолит пальцы и мозги, мучается… всякое живое слово - от него, и читатели все - его, а эти паразиты… Только на нём и живут! Теперь тащись чуть ли не на другой конец города, в этот невесть кем придуманный отдел корреляции… или как его там?! Понасажали спиногрызов на тощий наш загривок!

- А по телефону никак нельзя? - раздраженно осведомился Козаевский у редактора. Тот актерски выпучил глаза и беспомощно развел ладошки: никак, мол!

Редактор был само обаяние. Наливал кофе, предлагал коньяк, поддакивал неуместно, чуть только что не заискивал. Но у него в кабинете сидел сам Козаевский! Кто же не знает Козаевского?! Пять полновесных фантастических романов, четыре повести, рассказы - все в бестселлерах. Новый роман "Разрыв непрерывности" включен в план и должен выйти ещё до Нового года. Но…

- Постановление, Дмитрий Артурович, - вздох прозвучал фальшиво до омерзения. - Десять тысяч минималок штрафа… а это ж какие деньги… Ну, ввели с этого квартала, а что я могу?! Все ездят… - Редактор перестал смотреть в глаза, полез в свои ящики. - Да там дело плевое, подпишут - и всё, даже возвращаться не надо. - Пауза затянулась. Редактор проявил волю и в упор уставился на Козаевского. Глаза были строгие, холодные. - Надо так, Дмитрий Артурович. Поймите, надо…

Ну надо, так надо. Не драться же с благодетелем! Тем более что сейчас благодетель действительно был бессилен. В отделе корреляции, этой внезапно возникшей последней инстанции на пути к вожделенной публикации, требовалось одно: личное присутствие автора. Полчаса собеседования - и пожалуйста, издавайтесь. Если только автор сам не откажется от публикации. А что, уже бывали случаи? Ну-у, как бы сказать… Мандрыгин вот забрал роман. Мандрыгин??!! Как забрал? А вот так - забрал и исчез. Ого… Что же они там над авторами творят? Абсолютно ничего не творят, всё самое страшное человек творит над собой сам. А если всё-таки как-то обойти эту корреляцию?.. Не надо так шутить! Публикация без визы отдела корреляции - штраф 1000 МРОТ, да ещё и угроза лишения лицензии, да ещё и всем по шапке... Какой бы ни ожидался экономический эффект. Нет, никакая это не цензура, не восставший из ада особый отдел, а наоборот - очень демократичный, объективный инструмент оценки произведения. Да езжайте, посмотрите, свои глаза-то не обманут!

Автобус остановился, двери разъехались. Что сразу бросилось в глаза Козаевскому - это мачта. Настоящая Мачта с большой буквы. Несообразно высокая мачта метрах в двухстах впереди над кучкой серых строений. Редактор так и сориентировал: "Это там, где мачта, промахнуться трудно".

Отдел нашелся сразу. Внутри небольшого одноэтажного домика было тихо и уютно, приемная напоминала старшую группу детского сада, всё было миниатюрным, включая секретаршу.

- Я Козаевский, - хмуро сказал Козаевский. - Вам звонили из редакции.

- Да-да, я знаю, - приветливо улыбнулась девушка, отрываясь от монитора. - Сейчас вас примут.
Было тихо, только гудела лампа да ещё откуда-то доносился странный звук. То ли протяжный стон, то ли непрерывное подвывание на высокой ноте...

Открылась боковая дверь и вышел Некто в затемненных очках. Невысокий, в костюме среднего достатка, подчеркнуто нейтральный, но не официозный и не высокомерный. Вселяющий уверенность. Козаевского он как-то сразу успокоил, примирил.

- Здравствуйте, - сказал Некто и улыбнулся, то есть Козаевскому показалось, что тот улыбнулся, хотя никакой улыбки не было. - Проходите, прошу… Вера, двадцать минут тишины, хорошо?

Девушка кивнула.

Они прошли по коридору и вошли в небольшой, примерно три на четыре, кабинет без окна. Под потолком висел кондиционер, посредине стоял стол, у стены - диванчик. Было довольно прохладно.

- Не раздевайтесь, здесь не жарко, - посоветовал Некто, устраиваясь за стол со своей стороны. - Присаживайтесь.

Козаевский сел на стул прямо в плаще.

- Я знаю, мы причиняем вам некоторые неудобства, - спокойно начал Некто и снял очки. Умные и внимательные глаза ещё более расположили Козаевского. Он откинулся на спинку и тоже постарался придать себе благожелательный вид. - Но мы не займем здесь у вас более получаса. Немного о нас. Наш отдел, следуя своему названию, занимается корреляцией, то есть соотнесением. Соотнесением меры воздействия современной литературы на читателя с самим читателем. Читателя коррелировать мы, разумеется, не в силах, а вот произведения литературы нам в некотором роде подвластны. Не прямо, конечно, но опосредованно, через авторов. Одна из наших задач - помогать авторам соотносить средства достижения цели с самой целью. Говоря образно - не допускать забивания ювелирных гвоздей паровым молотом. - Козаевский приподнял бровь. Жест не остался незамеченным. - Хорошо, мне понятно ваше удивление. Давайте зайдем с другой стороны. Вам нравится качество современной приключенческой литературы? Я никого конкретно не имею в виду, я говорю в общем. - Козаевский слегка поморщился. - А какой выход? Как заставить отдельно стоящего автора - добровольно, без худсоветов, без введения тотальной цензуры - несколько, э-э-э, смягчить набор экстремальных художественных средств, вываливаемых на читателя? Не забрасывать своих несчастных героев водородными бомбами, не выжигать напалмом, не гноить в жутковатого вида социумах? И всё ради чего - ради того, чтобы пробудить в человеке человеческое. Любовь к ближнему, сострадание, милосердие. Дружбу, взаимовыручку. И так далее. Неужели этого нельзя добиться без применения ковровых бомбардировок, широкомасштабного ядерного конфликта или тотальной людоедской диктатуры с инквизиторскими кострами? На практике получается, что нельзя. А вот мы считаем, что можно. Но одновременно мы считаем, что автор это должен понять сам, а мы, наш отдел, должны лишь обеспечить его соответствующими техническими средствами… - Козаевский внимательно слушал. Чиновник утвердительно покачал головой. - Есть и ещё один аспект. Постоянно применение экстремальных средств сильно завышает у читателя… ну, нравственный "болевой порог", что ли. Невосприимчив становится читатель к духовной пище без доброго килограмма перца с горчицей, пресными кажутся ему простые человеческие отношения, протекающие не под обстрелами-бомбардировками. И что же тогда остается бедняге делать? Да самому накалить эти отношения до предела, спровоцировать конфликт на голом месте, пихнуть адреналин себе по жилам… Особенно молодежи это касается. А ведь это уже социальная проблема.

Я прочитал ваш "Разрыв непрерывности". Это очень хорошая, нужная нашему больному обществу вещь. Но это моё мнение. Наверное, меня в этом поддержат и большинство ваших поклонников и читателей. Теперь дело за малым. Вы должны сами решить, насколько эта вещь нужна нам всем. Нужна в том виде, в каком она существует в настоящее время.

Воцарилось молчание. Чиновник спокойно и выжидающе смотрел на Козаевского.

- Если я правильно понял, - произнес наконец Козаевский, - я должен буду что-то написать, дать какие-то гарантии?

- Вы меня поняли неправильно. Всё будет не так. Нам от вас ничего не надо, никаких письменных свидетельств или обязательств. Просто вы сами, через полчаса или чуть раньше, решите - стоит издавать ваш роман или нет. Абсолютно добровольно, на основе вами же написанного материала. А мы… мы только… гм… несколько вооружим ваш глаз и некоторые другие ваши чувства.

- Это… позвольте, каким же образом?

- Слушайте меня. Авторство - это не только большая слава, но и большая ответственность. Во многих отраслях человеческой деятельности авторы гарантируют безопасность своих творений отнюдь не на бумаге. Мостостроитель встает под свой мост, авиаконструктор летит в первый рейс в своем самолете… Почему бы и писателю лично не доказать, что его произведение не представляет опасности для окружающих? Вы скажете - это невозможно, а я добавлю - да, было невозможно. До сегодняшнего дня… Постарайтесь отнестись спокойно ко всему, что сейчас услышите. Мы, наш отдел, располагаем… ммм, скажу так - устройством, способным перенести вас в мир, описанный в вашем произведении. В значительной степени виртуально, разумеется… Хотя для вас все будет выглядеть вполне реально.

- ???

- Вы кто по образованию, простите?

- Хис… Хм. - Козаевский слегка поперхнулся. - Историк.

- А, ну тогда не буду даже в общих чертах. - Чиновник откинулся на спинку стула. - Суть принципа - психосенсорное моделирование, резонансно усиленное… И хватит с вас, не буду больше напрягать ваши мозговые клетки, они вам для другого ещё пригодятся. Сейчас вы окажетесь в написанном вами романе. Говоря точнее - в том мире, который ваш роман описывает.

Повисла пауза.

- Вы меня разыгрываете? - чуть дрогнувшим голосом спросил Козаевский.

- Я вас не разыгрываю. Посмотрите на эту стену. - Козаевский повернул голову и тут только заметил нечто вроде пластины из бледно-голубого пластика прямо на стене. Небольшая пластина, размером в бумажный лист. По углам ни шурупов, ни гвоздей. Приклеена, наверное.

- Положите на неё ладонь. Любую. Гм, ну и всё, собственно… Подождите! - вскинул руку чиновник, видя, что Козаевский встает. Козаевский снова сел. - Подождите несколько минут. Сейчас вы очень хорошо запомните то, что я вам скажу. Всё будет максимально приближено к оригиналу. Малозначительные и пропущенные детали будут восстановлены и по возможности аппроксимированы к реальным, не противореча при этом общей концепции и колориту креатуры. Мало того, эти же детали будут дружественны артефакту, то есть вам, в том смысле, что они не будут являть собой нечто необъяснимое или откровенно иррациональное. Лестница будет лестницей, дверь - дверью, окно - окном. Само собой разумеется, что у окна будут присутствовать рама, створки, стекла, петли и прочие атрибуты окна. Конечно, если это никак по-другому не оговорено в вашем тексте. Это касается всего, в том числе - живых существ. Иллюзия полная, всё на уровне полноценного сенсорного восприятия. Молекулярное моделирование, если угодно. И в масштабах реального мира. Но это лишь декорации театра. А теперь о главном, о вашей роли в этом театре.

Вы можете делать всё, что угодно, перемещаться куда угодно, говорить с кем угодно и как угодно. Реакция на все ваши действия всегда будет адекватной. Будьте осторожны! Это ваш мир, такой, каким вы его создали, и не мне вам рассказывать, насколько он далек от идеала! Я затрудняюсь сказать, как поведут себя некоторые его обитатели по отношению к вам.

Теперь о возвращении. Вы сможете вернуться в любой момент, достаточно лишь сделать так. - Последовал немудреный жест. - Запомните, ещё раз. Вот так, хорошо. Мгновенно за этим вы окажетесь здесь, в стартовое, вплоть до миллисекунды, время. Для меня всё будет выглядеть так, как будто вы не покидали этой комнаты, а лишь несколько изменили положение своего тела. Мы с вами попрощаемся и вы поедете по своим делам. Но запомните - если вы сделаете это, ваше произведение издано не будет. Никогда. Никаким издательством. То есть последствия будут необратимы. Поэтому надо очень хорошо подумать, прежде чем выбрать аварийное возвращение. Что бы там с вами ни происходило.

- А как же я …

- Не волнуйтесь, программа автоматически вернет вас обратно. Вы пробудете в созданном вами же мире двое, трое суток… не более… Поверьте, это некое подобие виртуальной реальности, никакого вреда, ущерба здесь вам причинено не будет.

- Гм… А если я сейчас встану и уйду? Просто встану и уйду?

- То есть, это надо расценить так, что судьба вашего произведения вам стала абсолютно неинтересна?... Не верю. И потом, Дмитрий Артурович, вы же писатель-фантаст! Неужели вам просто по-человечески не любопытно заглянуть в мир, которому вы приходитесь не иначе как богом и создателем?... Ну, я не знаю… Хорошо, пусть я сумасшедший и всё это неуместный розыгрыш, но вот же реальный шанс проверить. Никакой опасности, уверяю, вот я касаюсь, это же обычный пластик!

Козаевский неожиданно коротко рассмеялся и хлопнул себя по коленке.

- Ладно, окей, отлично, я готов! - Он резко встал и сделал шаг к пластине. - Просто положить руку?

- Да… Секунду! - Чиновник быстро поднял трубку телефона. - Сережа, здесь! - Кивнул Козаевскому - Кладите!

Козаевский прислонил левую ладонь к теплой поверхности.

- А-а!! Ну, знаете!

Какой будет ваша реакция, если вас попросят посмотреть в окно и вдруг сзади опрокинут на голову ведро воды?! Козаевский присел и попятился, распрямляясь, готовый в негодовании сокрушить неизвестного хулигана за своей спиной. Но никакого хулигана не было.

Дождь лил беспощадно. Вода пузырилась, кипящий поток несся между двумя параллельными стенами плотно подогнанных невысоких зданий. Это можно было бы назвать улицей, но это была странная улица. Довольно узкая, она не делилась на мостовую и тротуар, а была сплошь выложена мощными бронированными листами. Больше всего она напоминала палубу довоенного линкора, самую нижнюю его палубу при отсутствии всех верхних, где стены домов служили бортами, а нос и корма устранялись в бесконечную перспективу. Окна имели вид бойниц со ставнями, редкие двери походили на прочно задраенные квадратные люки.

Козаевский на удивление быстро пришел в себя. Конечно, отвратительные погодные условия сыграли тут не последнюю роль. Нелепо было валиться от удивления в обморок, равно как и заниматься сравнительным анализом - для этого требовалось хотя бы найти укрытие. Некоторый сумбур в голове какое-то время сохранялся, но и он быстро рассеялся… Никаких сомнений не было - Козаевский находился в им же сотворенном городе Арраканде, Столице Арракандской Империи, основном месте действия своего романа "Разрыв непрерывности".

Роман был антиутопией и описывал некое тоталитарное общество в некоем параллельном измерении. Козаевский уже вполне мог позволить себе не гоняться за мнимой конъюнктурой и не наводнять свои произведения всякой жареной белибердой вроде армий монстров или очередного апокалипсиса. Однако фантастика оставалась фантастикой и требовала определенных допущений. Например, антигуманной военной диктатуры или хотя бы вот этого дождя.

Дождь не был аппроксимацией или заполнением пробела, дождь он придумал специально. В Арраканде дожди шли всё время, с короткими перерывами на небольшие заморозки. Осадки были призваны, с одной стороны, подбросить мрачности в общий колорит, а с другой - исподволь, день ото дня ломать психику некогда здорового народа, давить волю населения к сопротивлению. Нехитрый замысел достиг цели: Козаевский в десять минут вымок до нитки, до дрожи, до ломоты в пояснице, почернел лицом и душой, и желал только одного: теплого укрытия. Всё, что мало-мальски годилось под укрытие, Козаевскому было недоступно: для входа в любое помещение, даже общественного пользования, требовался специальный персональный код. Так в Арраканде боролись со шпионами, а заодно и вели тотальный контроль: где был, куда вошел, сколько пробыл. У Козаевского никакого персонального кода, разумеется, не было. Это не сулило ничего, кроме крупных неприятностей в ближайшем будущем. Без персонального кода он автоматически становился шпионом, а шпионов Верховный Главнокомандующий генерал-император Силуян(off) в своем последнем обращении к народу постановил… Гм, лучше не вспоминать, что постановил этот солдат от народа. Впрочем, не без помощи самого Козаевского.

Козаевский остановился и посмотрел на свою правую руку. Один жест - и он снова окажется в кабинете отдела корреляции. В том, что именно так и произойдет, он был совершенно уверен. Охолодевшая рука поднялась вверх… и медленно опустилась. Нет-нет, что же это он?! Всего-навсего дождь, а он уже готов пасовать! Он выдержит эти несколько часов (или дней?), он обязательно выдержит и докажет… Черт, ну хоть бы какой навес!..

Козаевский медленно брел по странной улице, внутренне сжавшись и согнувшись в три погибели наружно. Пару раз он толкнул наугад попавшиеся под руку люки подъездов, но ничего, кроме гулкого металлического громыхания это не вызвало. Никто не входил, не выходил, ждать кого-либо и уповать на его милость не приходилось. Во-первых, не принято здесь шляться по чужим подъездам, а во-вторых, многие дома пустовали, и отнюдь не в силу стремительных темпов строительства. Диктатура, понимать надо.

Нет, шататься наугад под потоками ледяной воды - безумие. Надо срочно и безошибочно решить, куда идти. К повстанцам? В гнездо оппозиции? Хорошая идея, но… Велением козаевского пера параноик и мизантроп Силуян(off) уже давно и прочно истребил на подведомственных территориях всякую оппозицию. Он ликвидировал партии, фракции, общества, кружки вечернего чаепития, все рассадники инакомыслия, развесив даже сколь-нибудь сочувствующих за причинные места по бесконечным подвальным катакомбам Управления. Конечно, это был сюжетный ход, прием, примененный для чистоты художественного эксперимента, но в нынешней критической ситуации боком выходил Козаевскому такой ход! А тогда куда? Думай, выдумщик, вспоминай… Бежать за пределы Арраканда, вон из Империи? Но куда? Он как следует не прописал ни рубежей, ни зарубежья. Есть, правда, некий Великий Предел, но что это такое и где точно находится - неизвестно. Не стал Козаевский расшифровывать это понятие. Может, Предел этот начинается уже в ближайшем пригороде, а может и полторы тысячи верст отмахать будет мало… Думай же, думай быстрее!..

И тут его осенило.

Он быстро пошел, почти побежал прямо по улице. Никто не попадался ему навстречу, никто не догонял и не звал. Несколько раз он пересекал перекрестки, но никуда не сворачивал. Куда сворачивать - улицы почти ничем не отличались друг от друга. И лишь когда над крышами показалась и медленно стала подниматься и расти квадратная глыба Управления, он стал выбирать маршрут, целенаправленно приближаясь к Плац-Централу.

Плац-Централом именовалась огромная площадь перед фасадом Управления. На Плац-Централе располагался дом-музей генерал-императора. Козаевский спешил туда не из любви/ненависти к кровавому диктатору, не в поисках правды или слов напутствия и не в целях свержения существующего режима. Дом-музей был едва ли не единственным публичным местом в Арраканде, для входа куда персональный код не требовался. Так было задумано. Теперь выверт кровавой деспотии мог на время подарить Козаевскому сравнительно комфортабельные условия. В доме-музее кроме всего прочего имелись и небольшая столовая, и общественный туалет.

Нет, но на кой же черт он выдумал этот дурацкий код?!! Даже в обычный подъезд не войти. Козаевский поклялся себе, что отныне в его произведениях будет стоять сухая, теплая, относительно безоблачная погода. В крайнем случае, он будет обходить этот вопрос молчанием.

Навстречу стали попадаться одинокие прохожие, правда, большей частью стайерского типа. Они выскакивали из-за поворотов, перебегали улицу и мгновенно исчезали в люках подъездов. Единственная быстро семенившая встречным курсом пожилая пара шарахнулась от Козаевского, стоило ему лишь хрипло рявкнуть: "А не знаете ли?.." Несколько раз впереди промелькнули патрульные пикапы. С населением было боязно связываться, особенно на походах к Централу - хорошо, если убегут, а ведь запросто могут патруль накликать! И Козаевский, идя на последний рывок, значительно снизил темп своего передвижения. Бежать по Плац-Централу да ещё и в направлении святая святых не рекомендовалось - эдак запросто можно было спровоцировать огонь на поражение.

Он вышел на Плац-Централ неторопливо, даже с некоторой ленцой, пусть и не совсем удачно сыгранной. Постоял, неторопливо оглядел серые кубы зданий, окаймляющих площадь. Трясло его нещадно - и от ледяной сырости, и от волнения, так что потребовалось немалое усилие, чтобы расслабиться и унять дрожь. К счастью, дождь несколько поутих, почти перестал, в воздухе висела изморось, громада Управления своими краями тонула в тумане. Здание музея в гирляндах лампочек выглядывало из-за постамента скульптурной группы, символизирующей стабильность и порядок. Козаевский на всякий случай остановился, вспоминая, не придумал ли он каких ограничений свободы передвижения по Централу, но не припомнил таковых. Ну, будь что будет. Держа руку наготове, он уверенно зашагал к дому-музею.

Вблизи музей выглядел вполне современно, хотя и несколько резал взгляд странным сочетанием стилей. Эдакий классицизм с конструктивизмом и немного модерна. Двухэтажное здание с квадратными колоннами, пандусом и непонятного назначения пристройками, всё в лампочках… Нормально, сойдет. Козаевский поднялся по ступенькам и потянул массивную дверь на себя.

За дверью оказался короткий и широкий предбанник с какими-то знаменами по углам. Прямо посредине стоял охранник в черной униформе и интеллигентным лицом. На Козаевского он посмотрел с некоторым удивлением.

- Я… в музей, - стараясь выглядеть как можно более убедительно просипел Козаевский. Просипел и испугался: а что если тут не понимают русского языка?

Охранник поднял брови и сделал шаг в сторону.

- До семи сегодня, - тусклым голосом сказал он и толкнул створку следующей стеклянной двери, пропуская Козаевского в просторный холл с гардеробом и зеркалами. Прямо впереди между двух лестниц на второй этаж почти во всю стену был изображен Сам.

Посетителей нигде не наблюдалось.

- Льет нынче как никогда, - покачал головой седой гардеробщик, принимая козаевский плащ. - Не иначе как похолодает скоро. - Он вернулся с номерком и исподлобья окинул мокрого Козаевского.

- Да уж, - неопределенно согласился он. Достал мокрый платок из мокрого кармана и вытер мокрые лицо и шею. Сзади противно потекло за шиворот.

Гардеробщик, наклонив голову, молча смотрел на Козаевского. Козаевский смущенно пожал плечами: "Вот так вот, мол!"

Старик поманил его едва уловимым жестом и тихо сказал, отведя глаза:

- Просушиться бы не мешало, а?

Козаевский встрепенулся. О-о! Старик попал в десятку. Диктатура диктатурой, а сострадание из человека вытравить трудно даже опытному фантасту. А ведь он приложил к тому немало усилий. Впрочем, этот старожил должен ещё хорошо помнить свободный Арраканд…

- Спасибо, отец, - искренне поблагодарил Козаевский.

Гардеробщик, мельком глянув в сторону стеклянных дверей, за которыми маячила спина охранника, кивнул на отгороженный плотной брезентовой ширмой участок холла рядом со своим гардеробом. Козаевский кивнул в ответ, сделал три шага и быстро протиснулся за грубое покрывало. В углу громоздились ящики, лежали узкие тусклые трубы. В полу имелся массивный люк на манер канализационного, только больше. Через секунду гардеробщик вышел сюда же из боковой двери.

- Сейчас, мигом, - кряхтя, он нагнулся и с видимым усилием двумя руками сдвинул крышку люка. Вверх ударил мощный поток теплого, почти горячего воздуха. - Сюда вот становись, - И указал на мощную чугунную решетку, в которую был забран образовавшийся проем. - Пять минут - и сухой как лист! - Старик с удовольствием потер руки, нечаянная забота явно доставляла ему удовольствие. - Ну, я к себе, - вдруг спохватился он. - Как просушишься, сразу уходи, нельзя тут! - и тем же путем расторопно вернулся на свой пост.

О, блаженство! Он стоял над упругой горячей струей, временами поворачиваясь, как шашлык, для равномерности прожарки. Одежда вздулась пузырем, горячий поток струился по всему телу, интимно шевеля волосы. Пахло снизу не ахти, но и не канализацией. Откуда ж так дует? Да известно откуда. Из тех самых подвалов-катакомб, что находятся прямо под ним - Управление-то рядом! Всякому арракандцу было известно, что сеть тайных ходов тянется на километры во все стороны от Плац-Централа, отдельными ответвлениями уходя далеко за город…

Население всегда будет любыми способами выкарабкиваться из самых гиблых положений. Реальное ли это население, придуманное - значения не имеет. Загони его Козаевский хоть под метровую толщу льда, оно всё равно будет греться у вентиляционных люков пыточных застенков, возле инквизиторских костров и угольев литературных пепелищ. И бедствующему прохожему всегда поможет при возможности. А иногда даже и при невозможности. Вот гардеробщик Центрального Музея Империи, должностное лицо при исполнении, почтенный государственный человек, рискуя своим относительно спокойным положением, оказывает простую человеческую услугу. Элементарную услугу, в которой Козаевский отказал всему населению всей отдельно взятой страны. И кому оказывает? Да невесть кому, чужеродному артефакту, без пяти минут шпиону и врагу народа, последнему изгою, а по совместительству ещё и автору этого идиотского мира! Конечно, всё перечисленное гардеробщику не померещится даже в изощренном кошмаре, он-то видит перед собой лишь несчастного, мокрого как курица, замерзшего - сына? внука? Неважно. Он видит, и этого достаточно. А мог бы и не заметить…

Мда, нечем даже поблагодарить старика. Бумажная мелочь, нащупываемая в кармане пиджака, никак не местного происхождения и уже сама по себе является составом государственного преступления. Надо бы избавиться от неё при случае, если найдут при обыске или хотя бы случайно увидят - конец… Деньги в Империи были, от денег Козаевский не стал отказываться, хотя и ввел внушительную массу спецкарточек и спецталонов. Ну, в ближайшие два дня ему спецталоны и не понадобятся, денег будет вполне достаточно. Денег, которых нет…

Денег нет, денег нет… Их никогда нет, хоть в реале, хоть в параллельном виртуале! (Козаевский хохотнул). А они будут ой как нужны, чтобы относительно спокойно просуществовать хотя бы ближайшие сутки! Поесть, найти самое бесхитростное пристанище, поспать. С честью выйти из создавшегося положения… От душной теплоты, от чувства примитивного комфорта глаза стали закрываться. А зачем? Зачем куда-то там выходить? Одно движение - и всё закончится! При этом его роман никогда не увидит свет и никто не узнает про Арраканд с его дождями и катакомбами. Ну и что? Кому он нужен? Этот мир не имеет права на существование!

Козаевский потряс головой. Нет! Так он окончательно впадет в антилитературную ересь! "Значит так, - сурово стал выговаривать он себе, - запомни: никакого мира нет, всё не более чем иллюзия (хорошенькая иллюзия! - молчать!), созданная, чтобы не допустить аналогичного зла в реальном мире! И вообще, хочешь победить - отстранись от чужих проблем, думай о себе, подчини себя единственной цели. А цель, повторяю, такая: нужны деньги. И взять их можно только в одном месте".

Что греха таить, один-то персональный код был ему хорошо известен. Всего один. Это был код его главного героя, Альбара. Е1165365. Этого кода будет вполне достаточно, чтобы войти в любой общественный центр. Общественный центр - это что-то типа предприятия бытового обслуживания, с магазином, столовой, прачечной. Баней... Гостиницы тоже имеются, но у Альбара столичный код, он житель Арраканда, и устроиться в гостиницу ему никак не получится. Остальное вполне возможно. Правда, и тут вероятны проблемы. Альбару девятнадцать или двадцать. Козаевскому - далеко за тридцать. Выдавать себя за молодого парня? Можно, до первого патруля. Если просто остановят, спросят - сгодится, если же начнут досконально проверять - вряд ли. Да и находиться в каком-то одном месте долго тоже не стоит: на другом конце города настоящий Альбар зайдет в аналогичное заведение или просто придет домой - система просигнализирует несоответствие. Правда, не сразу. На проверку данных уйдет около суток, плюс-минус несколько часов… Если не застрять здесь надолго, вполне можно выкрутиться. Только бы Альбар не завалился непосредственно в компанию к Козаевскому! Но даже если и не завалится - у парня наверняка впоследствии возникнут неприятности.
Козаевский левой ногой стянул с себя правый ботинок, потом стряхнул левый. Ботинки остались лежать на решетке. Прутья больно впились в ступни. Чертовски правдоподобная иллюзия. Ничего, недолго ещё…

Да что он завелся относительно этого Альбара?! У того в любом случае будут неприятности, хотя бы просто по ходу сюжета. И вообще, никакого Альбара нет. И Арраканда нет. И решетка под ногами отсутствует… Тьфу! Голова кругом… О! А может, двинуть прямо к Альбару домой? Хорошая мысль - и пристанище надежное, и все бытовые проблемы решены. Но под видом кого двигать? Отца-создателя? Дальнего родственника? Господа-бога? Нет, не годится. Там та ещё семейка ютится. Папа-отставник, брат-силуяновец. Да и сам Альбар - неизвестно ещё, в какой стадии прозрения находится. Может, в зачаточной. А может, его уже и взяли. Нет, взять его ещё не могли - музей-то работает. Но всё равно, вариант отпадает начисто.

Ладно. Сейчас он пойдет в ближайший расчетный пункт и там снимет деньги со счета Альбара. Для начала ему, правда, потребуется определить местный масштаб цен, чтобы не просчитаться. Если денег не хватит, вторично чистить мальчишку станет рискованно: Альбар быстро поймет, что кто-то лихо залез в его карман, и забьет тревогу. Тогда Козаевского возьмут прямо у кассы. Так что сразу надо получить как можно больше… Ну, чтоб хватило…

Козаевскому стало слегка не по себе. "Да нет никакого Альбара! Ты его придумал сам! И деньги на его счете, и сам счет, и вообще весь этот идиотский Арраканд с пригородами!" Он уже твердо решил, что очередной свой роман он перенасытит тропиками, роскошными коттеджами, райскими садами и преданными незнакомым путешественникам аборигенами, а особенно - аборигенками. Неплохая идея - за счет отдела корреляции устроить себе отпуск на пару дней. Правда, в редакции решат, что он сошел с ума. Ничего, объяснит он им, это новая концепция, это потрясающе конъюнктурно, это именно то, чего от нас жаждут миллионы…